| « Твое сердце — бокал, я из него все выпил и разбил Но чтоб никто об этом не узнал, заклею все простым "извини" » Ethan Marsh 42
 Ryan Gosling
Её офис в центре Портленда пахнет старыми законами, пылью дел и обжигающе горьким кофе. Она не просто адвокат – она живой щит для тех, кого система пытается раздавить. Рабочие, уволенные без причины и голоса; матери, борющиеся за права детей-инвалидов; мигранты, чьи истории теряются в лабиринте бумаг. Ее оружие – острый ум, стальные нервы и древний, как сама боль, страх, глубоко запрятанный: страх снова полюбить, страх снова потерять. Потому что три года назад ее мир не раскололся – он взорвался: Эндрю, ее парень, капитан морской пехоты, улетел в очередную «горячую точку». Обещал вернуться к ее дню рождения. От него пришло только одно письмо, неоконченное, обрывающееся на полуслове, как его собственная жизнь: «Дэв, здесь так звездно… как в той ночи на озере Мичиган. Скоро увидимся, я…». Потом – бездонная, гнетущая тишина. «Пропал без вести». Эти слова не просто выжгли пустоту – они высекли в ней ледяную пещеру, куда не проникал свет, которую она яростно, до изнеможения заполняет работой.
Ее Антипод, ее тень: Итан Марш. Он – безупречный, выточенный из льда гений корпоративного права. Его конек – защищать гигантов, тех самых, которые давят «маленьких людей», права которых отстаивает Дэвин. Он олицетворяет все, что она презирает до глубины души: цинизм, всепоглощающую власть денег, мертвящее бездушие системы. Он блестящ, саркастичен и он так же одинок, как и она, хотя прячет это за безупречными складками дорогих костюмов и ледяной гладью улыбки. Их столкновения в зале суда – это не споры, а гладиаторские бои, дуэли на ножах изощренных аргументов, где каждый укол оставляет не просто рану – шрам на душе.
Их новая битва – судьбоносное дело. Дэвин представляет группу пожилых жителей ветхого, дышащего историей каждого кирпича, квартала, которых вышвыривают на улицу жадные руки крупного девелопера, бредящего безликими «элитными апартаментами». Итан – не просто лицо, а бронированный кулак этого девелопера. Судья, измотанный их яростной войной под сводами зала, отправляет их в самое пекло конфликта – в тот самый квартал в Портленде – чтобы собрать «очевидные доказательства» и тщетно попытаться найти хоть каплю компромисса. Компромисс – слово, стертое начисто из словаря обоих.
Ночь. Ледяные иглы осеннего дождя загоняют их в крошечный, прогорклый от запаха старого дерева, дешевого пива и отчаяния, паб «Последний Шанс». Яд аргументов льется рекой, как и виски в их бокалах. Старые обиды, грязные профессиональные удары ниже пояса, отравленные личные уколы (Итан вдруг хрипло бросает сквозь дым сигареты: «Тебя хоть что-то трогает, кроме чужих несчастий, Картер? Или твое сердце застряло где-то в песках, пропало без вести?» – Дэвин вздрагивает, будто получила пощечину, кровь отливает от лица, оставляя его мертвенно-белым). Они напиваются до беспамятства, до потери страха. Паб гудит пьяным угаром. Беснующийся местный праздник. Надрывная ирландская музыка. Кто-то захлебываясь смехом кричит: «Эй, смотрите, классика! Ссора влюбленных! Давайте их обвенчаем для смеху!» Все превращается в сюрреалистичный, пьяный, унизительный фарс. Где-то мелькает «священник» (оказавшийся подвыпившим барменом в нелепом стихаре), звучат слюнявые клятвы «не убить друг друга до утра», на пальцы цепляются дешевые пластмассовые кольца из автомата с жвачками. Как трофеи позора. Они бесславно валятся в дешевой гостинице – в разных кроватях – в глухой, тошной ненависти к себе и друг другу.
Утром – похмельный кошмар. Их «свадьба» – жирным шрифтом на первой полосе таблоида. Клиенты Итана в бешенстве («Адвокат, женящийся с врагом?! Предатель!»). Клиенты Дэвин в паническом ужасе («Она купилась? Продала нас?!»). Репутации – висят на волоске над пропастью. Единственный выход: притвориться. Хотя бы на время. «Брак по расчету» во имя спасения руин карьеры. Они въезжают в шикарный, но ледяной, бездушный пентхаус Итана – позолоченная клетка из стекла и стали. Каждый день – изматывающий спектакль. Лживые улыбки для прессы. За закрытыми дверями – шипящие, как раскаленное масло, перепалки. Дэвин ненавидит этот блестящий фальшью холод, этот военный порядок, напоминающий выутюженную форму Эндрю. Она ловит себя на том, что подсознательно ищет в строгих, непроницаемых чертах Итана – призрачную тень того, кто не вернулся. Это бесит до дрожи и пугает до онемения. Итан же, украдкой наблюдая, как она ночами горит над делами своих «маленьких людей», видит не фанатичку, а нечеловеческую усталость во взгляде и ту самую, знакомую до боли боль, которую он однажды так подло ткнул. Однажды, в минуту слабости или любопытства, он находит ее заветный тайник – то самое неоконченное письмо Эндрю, истерзанное до мягкости, зачитанное до дыр слезами. Молча кладет обратно. Что-то тяжелое и незнакомое сдвинулось в его груди. Да, он понял. Понял слишком много.
Напряжение натянуто, как струна перед разрывом. Дэвин, опьяненная вынужденной близостью и ложным чувством… Чего? Доверия? Временного перемирия? Ослабив бдительность, проговаривается Итану (не называя имен) о ключевой слабости в деле ее подзащитных – отчаянной, рискованной стратегии. Итан, как хищник, учуявший кровь, без колебаний использует это. В суде он наносит сокрушительный, подлый удар, от которого ее клиенты едва не рухнули в бездну. Дэвин ощущает не лезвие – целый айсберг предательства, вонзившийся в самое сердце. Это в тысячу раз больнее любого удара в зале суда. «Ты… – голос ее, хриплый от сдавленных рыданий, эхом разносится по опустевшему залу. – Ты как он! Как Эндрю! Обещаешь… Кажешься… Настоящим … а потом исчезаешь! Оставляешь только… эту чертову боль! » Она швыряет ему в лицо сравнение его поступка с вечным, мучительным ожиданием бывшего, с его оборванным на полуслове письмом. Итан молчит, его лицо – неподвижная каменная маска, но в глазах – не гнев, а что-то сломанное, почти… стыд? Или раскаяние?
Через день он приходит к ней. Не оправдывается. Молча кладет перед ней на стол потёртый, холодный армейский жетон. Не Эндрю. Его собственный. «Три года. После того, как моего отца… обычного школьного учителя… сломали, посадив по надуманному обвинению. Он не выдержал тюрьмы. Я… я бился как рыба об лед, пытался бороться – система перемолола меня в пыль. Тогда я решил, что нужно стать ее частью. Сильнее ее. Чтобы хоть как-то… балансировать. То, что я сделал в суде…» Он делает болезненную паузу, глядя куда-то мимо нее. «Это не был удар по тебе. Это был… идиотский, подлый, отчаянный крик. Чтобы ты наконец УВИДЕЛА меня. Не твоего врага. Не тень твоего мертвого капитана. Меня. Итан Марша. Я… нашел кое-что». Он передает ей конверт от Минобороны. Сухие строчки кричали правдой: Эндрю не пропал без вести. Он погиб. Конкретно. Героически. Официально. Она не могла дышать. Откуда? Как он проник туда, куда она годами стучалась кулаками в глухую стену? Она не кричала, не рвала бумаги. Она стояла, превратившись в ледяную статую, лишь пальцы судорожно сжимали злополучный конверт, белея в суставах. «Зачем? – ее собственный голос прозвучал чужим, плоским. – Зачем тебе это? Нам надо… нам надо закончить этот дешевый фарс. Сейчас же».
Это просто идея, она редактируема и обсуждаема, как и внешность. Можно обсудить будет уже лично и отредактировать или доработать, но суть, так сказать, от любви до ненависти...
| |