[indent] картонные сплющенные стаканчики в задубевших руках детектива бэйли становятся катлинитом. ему невдомёк, как легко вода с ветром разрушают пронизанный набухшими багряными жилками камень, призванный провести доверие между их племенами. разбавленная водой жижа скребёт горло пережаренной пластмассовой стружкой — кофе похуже, чем в автомате у лектория профессора грина. нона переворачивает стаканчик боком, щурится, пытаясь разглядеть в сдвигающихся гранитными плитами сумерках происхождение напитка. «у папы джо» автоматически вносится в лист заведений, которые лучше объезжать стороной, какими бы привлекательными не казались дешёвыми цены. здесь, в денвере, всё для неё слишком дорого.

[indent] ногами она врастает в почву, сложенную золой, тефрой, магмой. color roja, дурная земля, и повсюду снуют духи волков, скулят на луну, вымоченную в соке боярышника. ничего хорошего не случится у песчаного ручья, что к зиме иссыхает, проклинает на прощание её мать, и ноне не удаётся найти ничего, чтобы возразить или опровергнуть.
вместо крови по её венам течёт древесный сок, кости бёдер и таза пробивают побеги костреца. если в термосе с собой она пронесёт отвар из лианы мёртвых, ляжет у корней сосны, позволит чернозёму засыпать лицо, дождевым червям и термитам забраться под кожу, ставшей трухой — тогда красная глина укажет ей на следы потерявшихся девочек?

[indent] это не твоя работа, шумят кроны лжецуг, и пора бы уже детективам ответить. нона вздрагивает — бора полосует ей спину, разрезает подкладку парки на овечьем меху, там, где у людей-птиц росли крылья. ночь всё плотнее сгущается.

[indent] — я остаюсь, детектив фернандес. не буду сдавать фонарь.

[indent] от его ободряющего кивка нона чувствует себя ещё младше, с таким искренним восторгом печального старика он радуется различённой песне хищника. он кажется добрым, думает нона, какими редко бывают отцы, и смотрит на неё мягко, спокойно, даёт время. детектив бэйли — другой, это становится сразу ясно. он прислоняется к стволу сросшихся осины и тополя, уже осыпающихся по-яичному жёлтой листвой. будто на каждом плече детектива бэйли сидит по цыплёнку.

[indent] приятным человеком она бы его назвать не смогла. он смотрит на неё как на выловленного лаврака, вот-вот начнут потрошить, разрежут по брюху до плавников, удалят жабры, вынут хребет и узнают каждый секрет, что хранят рыбьи кости. (братья делят полицейских проще, на две группы, чепи не устаёт повторять: есть те, кто тебя поимеет, и те, кто на насилие закроет глаза). какой же из них быстрее отыщет эмму и хлою? по лбу детектива засохшей корой расходятся продолговатые морщины, чернота заползает в тени, высекающие из камня лицо. детектив бэйли кашляет, и в этих звуках воет болезнь и предчувствие — с первым дождём придёт и беда.
ворчащие с запада ничего другого с собой не приносят.

[indent] — у меня дома, — добавляет нона, надеясь, что так он поймёт, — охотятся все. когда тропу хотят скрыть — это заметно. есть засыпанные тайники, но они пустые, сейчас. ваш напарник спросил, я ответила. а вы больны.

[indent] с плеч она спускает потрёпанный рюкзак, морковно-оранжевый, залепленный наклейками клуба походников и горных туристов, какое-то время роется, и, наконец, выуживает покоцанный термос. какого он раньше был цвета — нельзя сказать. нона урывает его на барахолке за тридцать пять центов.

[indent] — выпейте, это чай. с травами, — просит нона, откручивая крышечку. — на вкус не понравится. но с болезнью поможет.

[indent] это обмен, замена киникинику, печать, что скрепит союз. в конце концов, всё, чего хочет нона — чтобы близняшки вернулись домой. она никогда не злилась на них за столы, измазанные чернилами, склеенные страницы тетрадей, вырезанные гирлянды из библиотечных книг, жвачку в волосах. они ведь просто дети, и, к тому же, их ищут.

[indent] от мутного отвара идёт сизый пар. пахнет солодкой, девясилом, корнем терминалии, чабрецом, чувствуется сладковатый привкус паслёна.

[indent] (когда вита, её соседка с юго-востока, была младше близняшек примерно на год, осенним полуднем вышла к дороге, прогуляться, нарвать паслён; проезжавший мимо дальнобойщик, коммерсант, или, может, заезжий сотрудник банка, остановился, трижды изнасиловал её, вырвав прядь длинных чёрных волос, перерезал горло тупым перочинным ножом и оставил там, у обочины, истекать кровью, пока ладошку виты в свою не вложил маниту. шериф заявления не принял — развёл руками. воля божья на всё, а на справедливость для них не хватит бюджета).

[indent] нона делает глоток первой и обжигает язык. обхватив крышку двумя руками, протягивает её детективу бэйли — пить можно, а у вас долгая ночь впереди. о сказанном им она думает дольше, чем над тропой.

[indent] — нет, — качает головой нона и засовывает руки в карманы, согреться, — никогда не видела у них синяков. они хорошие дети. сытые и счастливые. родители очень любят их. это видно.

[indent] вампум на шее сжимается кольцом удавки. обломки панцирей трубачей становятся валунами и тянут её вниз, к корням сосны, под землю.

[indent] — они все обожают «охотников за привидениями». ни одной серии не пропускают.

[indent] нона пожимает плечами. сердце ухает филином вниз.

[indent] — всегда просили, чтобы я рассказывала им о чудовищах, космических монстрах и всём таком. шон, наверное, говорил об этом. я прихожу дважды в неделю, по выходным, мало их вижу.

[indent] позже, сама спросит у шона. что же натворил её длинный бескостный язык?

[indent] Ты слышишь его голос и в нём будто что-то хрустит, ломается и оживает сразу. Он говорит: потому что один особенный мне человек... — и внутри тебя всё сжимается от непонятного тепла, но не того, что на коже, а того, что под рёбрами. Он говорит, а ты ловишь интонации. Не слова, не смысл. Только звук. Ритм. Как он делает паузу, как сглатывает. Словно говорит это кому-то, кого уже нет. Или, наоборот — кому-то, кто стоит прямо перед ним, но ещё не готов услышать.

[indent] И почему-то кажется, что это ты.

[indent] Ты стоишь, чуть наклонив голову, как будто хочешь разглядеть его получше, услышать яснее.

[indent] «Это не просто место. Это путь обратно.»

[indent] Ты не знаешь, куда именно — «обратно». Но ты ощущаешь, что он знает. И ты хочешь туда. Неизвестно зачем, но хочешь.

[indent] Смотришь на него и кажется, что ты уже это делал. Не в этой жизни, возможно. Когда-то раньше. Словно узнаёшь не лицо, а тепло взгляда, вкус его тембра, знакомое молчание между словами. Как если бы ты долго брёл по снегу, в темноте, в одиночестве, а потом нашёл пепел в ладони — чей-то костёр, затушенный много лет назад, но по странному всё ещё тёплый.

[indent] Он говорит и тебе не хочется его перебивать, не хочется ничего произносить в ответ. Только утонуть в звуке голоса. Для тебя это — странно. Для тебя это — ново. Но ты это чувство не отрицаешь, не гонишь прочь, наоборот — впускаешь в себя, позволяешь ему эхом внутри тебя отдаваться. Наконец, ты просто киваешь в ответ. Так, будто если произнесёшь сейчас хоть слово, то всё обрушится, исчезнет. А ты этого не хочешь, сам не знаешь почему.

[indent] Кассиан открывает перед тобой дверь, ты проходишь не касаясь, но чувствуешь — близко. Слишком. Запах, тепло, его тень — всё это ложится на тебя, как чужая рубашка: немного не по размеру, но носить всё равно хочется.

[indent] Когда же появляется Лайла, ты ловишь её озадаченный взгляд на себе и тебя это забавляет. Она смотрит то на тебя, то на Кассиана и ты замечаешь, как её глаза слегка округляются от услышанного. Но она не спорит, просто кивает, говорит: да, разумеется, я всё сделаю. И тогда Кассиан уходит, оставляя тебя с ней. Оставляя после себя шлейф парфюма и табачного дыма. И чего-то ещё. Чего-то другого. Сильного. Но ты никак не можешь определить. Ты смотришь ему вслед ещё мгновение, пока за ним не закрывается дверь из служебного помещения и только потом снова переводишь взгляд на Лайлу.

[indent] Она смотрит на тебя. Молча. Как будто взвешивает. Скрестив руки на груди и словно почти не дыша.  Взгляд острый, прищур внимательный. Секунда. Другая.

[indent] — Ты охренел, конечно, — выдыхает она наконец, устало прикрывая глаза ладонью, — Я уже представляла, как он тебя выкидывает с треском. А тут вдруг: «будет петь». Ты что, его загипнотизировал?

[indent] Твои губы растягиваются в улыбку — честную, живую, простую. Если бы ты сам знал, как это вышло. Пожимаешь плечами и с шумом падаешь на стул, закидывая ногу на ногу. Руки — за голову. Взгляд — в потолок.

[indent] — Конечно, гипнотизирую хамством и ещё немного красивыми глазами, — ты чуть щуришься, склоняя голову вбок и лениво потирая шею. Голос нарочито лёгкий, но в нём сквозит нечто большее — почти благодарность. Кассиану, разумеется. И, наверное, всей этой ситуации в целом. Лайла хмыкает, но ты улавливаешь в её тоне не раздражение, а уже привычную тебе усталую снисходительность. Будь её воля — тебя бы уже вышвырнули и дело с концом. Но к её разочарованию, приходится лишь смириться и выполнять свою работу.

[indent] На самом деле, ты к Лайле относишься хорошо. Ты понимаешь, почему она такая. Иногда резкая, иногда почти жёсткая. Она, словно позвоночник этого ресторана. Стальной стержень на котором всё держится и благодаря которому работает так исправно. Она горит работой. Горит людьми. Хочет, чтобы всё было как надо.

[indent] Поэтому ты... уважаешь её.

[indent] И, быть может, даже немного боишься. По-доброму.

[indent] — Видимо, ты очень везучий сукин сын, — легко бросает она, достав телефон и что-то яростно пролистывая. Пальцы бегают по экрану с такой скоростью, как будто она в споре со вселенной. Губы шевелятся еле заметно — то ли читает вслух, то ли ругается про себя, то ли в сотый раз сомневается, что тебя вообще стоило оставлять.

[indent] Потом говорит что-то об оборудовании — микрофоны, свет, акустика. Ты киваешь. Не перебиваешь. Просто слушаешь. Она работает быстро, чётко, будто каждая секунда на вес золота. Делает пометки, печатает что-то — будто не человек, а сгусток менеджерского фокуса. На тебя даже не смотрит. Полностью в потоке.

[indent] — И график, — говорит резко, не прекращая смотреть в экран. — Играть три вечера в неделю сможешь?

[indent] — Смогу, — ты утвердительно киваешь, потирая костяшки пальцев.

[indent] — Четверг, пятница, суббота? — наконец поднимает на тебя взгляд — в нём только усталость.

[indent] — Да, подходит, — отвечаешь ты и по инерции добавляешь: — Или ещё в воскресенье, если будет нужно.

[indent] — Отлично, — отзывается она наконец, — И не забудь принести документы для оформления, — Лайла снова опускает взгляд в телефон, но, прежде чем ты успеваешь встать, бросает на тебя короткий взгляд поверх экрана, — А теперь проваливай с глаз моих. Всё равно в зал уже не выпущу.

[indent] Ты усмехаешься. Поднимаешься, но не сразу уходишь. Смотришь на неё — на её сосредоточенное лицо, на то, как она поджимает губы, когда читает, на то, как крепко держит в руках свой выстроенный порядок.

[indent] — Доброй ночи, Лайла, — говоришь ты, почти мягко.

[indent] Она не отвечает. Только коротко кивает, всё ещё не отрываясь от экрана. Но ты замечаешь — уголок её губ всё-таки дрогнул.

[indent] Уже дома застаёшь Харви на кухне. Он стоит, облокотившись на тумбу, в одних домашних штанах, босиком, с растрёпанными волосами, которые уже давно пора было бы постричь. Он ждёт пока закипит чайник, который мягко гудит на заднем фоне и смотрит в телефон, листая что-то в нём. Когда ты заходишь, он поднимает на тебя взгляд, мягко улыбается и кладёт телефон на столешницу.

[indent] Ты подходишь ближе, позволяешь себе прижаться щекой к его плечу, к знакомому теплу. Он обнимает тебя одной рукой, второй касается головы, слегка поглаживает. Словно ты — домашний зверёк, вернувшийся с улицы. От него пахнет мятой, как чай, который он так любит заваривать себе на ночь. Ты прикрываешь глаза, вдыхаешь этот запах. Привычный. Будто бы даже безопасный. И...родной? Но внутри всё равно свербит. Как будто чужой аккорд прозвучал в давно знакомой песне. Не фальшивый, но из совсем другой тональности.

[indent] Харви целует тебя в висок, лениво, как по расписанию. И ты отстраняешься, подходишь к шкафчику и достаёшь себе кружку.

[indent] — Ты сегодня рано, что-то случилось? — говорит он, переводя взгляд с тебя на часы, которые висят над кухонными шкафчиками.

[indent] — Типа того, — ты выдыхаешь и выдавливаешь из себя самую замученную улыбку, Харви же смотрит спокойно. Как и всегда, — Меня почти уволили за то, что я немного нахамил владельцу ресторана, ещё и вина перепутал.

[indent] — Эри... — Харви подносит руку к своему лицу, потирает переносицу. Его тон звучит так, будто он уже заранее устал. От тебя, от неприятностей, которые с тобой случаются. Не злится, конечно. Просто... разочарован по привычке.

[indent] Ты не отвечаешь сразу, вертишь в руках чайный пакетик, чувствуешь, как внутри что-то закипает от его слов. От его тона. Харви качает головой. Будто и не осуждает, но в этом простом движении ты легко считываешь его привычное: «опять с тобой одни проблемы». И тебе в этот момент хочется ударить по столу, по дверце шкафчика или хотя бы скинуть кружки на пол. Чтобы хоть что-то треснуло снаружи, раз внутри уже давно надлом. Но ты сдерживаешься. Шумно выдыхаешь, прикрыв глаза.

[indent] — Всё в порядке, меня не уволили, не о чем переживать. Просто пришлось поменять сферу деятельности. Владелец оказался нормальным мужиком, предложил у них петь, — говоришь тихо, пытаешься придать голосу спокойствие.

[indent] — Тогда хорошо, я рад, что тебе не придётся искать новую работу, — ты не смотришь на него, но слышишь, как он разливает воду по кружкам. Лица касается горячий пар.

[indent] — Всё по плану, да?

[indent] — По плану, — подтверждает он и берёт свою кружку, делает глоток, — И ты справился. Я горжусь тобой.

[indent] Эти слова должны бы согреть. Как мята. Как уют. Как родной человек. Но ты словно ничего и не чувствуешь. Сказанное им стеклянными шариками осыпается на пол — красиво, аккуратно, но пусто.

[indent] Ты киваешь — скорее рефлекторно, чем осознанно. Берёшь кружку, но к губам не подносишь. Просто держишь. Тепло обжигает ладони. Харви отворачивается, идёт к дивану, а ты остаёшься стоять на кухне, глядя в чай, будто там есть ответы на все твои вопросы.

[indent] И думаешь: а какой он в итоге, план этот?

[indent] А потом — дни начинают складываться в новую рутину.

[indent] За твоей спиной уже два отработанных вечера. Непривычно петь одному, не со своими ребятами. Но публике всё равно нравится. Тебе аплодируют, кивают в такт, кто-то даже подходит, спрашивает твоё имя, обещает, что обязательно придёт послушать тебя снова. И сердце на это отзывается. Лайла больше не придирается, только изредка замирает в зале, чтобы тоже послушать. А потом слегка приподнимает бровь и шепчет: «вот это было хорошо», и снова утопает в собственных делах.

[indent] Кассиана же с того момента ты больше не видел. Лайла говорила, что он появляется не так часто, но ты ловишь себя на мысли, что хотел бы его увидеть. Просто, чтобы поблагодарить. Искренне. За то, что снова можешь испытывать это чувство — когда музыка становится воздухом. Когда ты — не человек, а проводник.

[indent] Сегодня был твой третий вечер. Ты играл, пел, наслаждался. А теперь зал опустел, персонал заканчивал смену. Ты сидел на краю сцены, аккуратно сматывая провод от микрофона. Рядом лежала твоя гитара в открытом кейсе.

[indent] И так тепло. Хорошо. Уютно. Приятная усталость, как после ночного разговора по душам, после долгой дороги, где не нужно никуда спешить.